О РЕФЕРЕНЦИАЛЬНОМ ПОДХОДЕ К ЛЕКСИЧЕСКОЙ ПОЛИСЕМИИ_2015 / On a referential approach to lexical polysemy

ɍȾɄ 80/81 ȻȻɄ 81 ə 41 ɍȾɄ 80/81 ȻȻɄ 81 ə 41

ɂɡɞɚɧɢɟ ɨɫɭɳɟɫɬɜɥɟɧɨ ɩɪɢ ɮɢɧɚɧɫɨɜɨɣ ɩɨɞɞɟɪɠɤɟ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɝɨ ɚɝɟɧɬɫɬɜɚ ɩɨ ɩɟɱɚɬɢ ɢ ɦɚɫɫɨɜɵɦ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɹɦ ɜ ɪɚɦɤɚɯ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɣ ɰɟɥɟɜɨɣ ɩɪɨɝɪɚɦɦɵ «Ʉɭɥɶɬɭɪɚ Ɋɨɫɫɢɢɩɪɢ (2012—2018 ɝɨɞɵ)» ɂɡɞɚɧɢɟ ɨɫɭɳɟɫɬɜɥɟɧɨ ɮɢɧɚɧɫɨɜɨɣ ɩɨɞɞɟɪɠɤɟ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɝɨ ɚɝɟɧɬɫɬɜɚ ɩɨ ɩɟɱɚɬɢ ɢ ɦɚɫɫɨɜɵɦ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɹɦ ɟ ɰ ɟ ɧ ɡ ɟɰɟɥɟɜɨɣ ɧ ɬ ɵ ɩɪɨɝɪɚɦɦɵ : ɜ ɪɚɦɤɚɯ Ɋ Ɏɟɞɟɪɚɥɶɧɨɣ ɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. «Ʉɭɥɶɬɭɪɚ ɊȺɇ, ɞ-ɪɊɨɫɫɢɢ ɩɫɢɯɨɥ. ɧ. Ȼ. Ɇ.ɝɨɞɵ)» ȼɟɥɢɱɤɨɜɫɤɢɣ (2012—2018

ɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. ɊȺɇ, ɞ-ɪ ɮɢɥɨɥ. ɧ. ȼ. Ⱥ. ȼɢɧɨɝɪɚɞɨɜ

Ɋɟɰɟɧɡɟɧɬɵ:

ə 41 ə 41

ɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. ɊȺɇ, ɞ-ɪ ɩɫɢɯɨɥ. ɧ. Ȼ. Ɇ. ȼɟɥɢɱɤɨɜɫɤɢɣ əɡɵɤɱɥɟɧ-ɤɨɪɪ. ɢ ɦɵɫɥɶ:ɊȺɇ, ɋɨɜɪɟɦɟɧɧɚɹ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ / ɞ-ɪ ɮɢɥɨɥ. ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɧ. ȼ. Ⱥ. ȼɢɧɨɝɪɚɞɨɜ

ɋɨɫɬ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɲɟɥɟɜ; ɪɟɞ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɲɟɥɟɜ, Ⱥ. ȼ. Ʉɪɚɜɱɟɧɤɨ, ɘ. ȼ. Ɇɚɡɭɪɨɜɚ, Ɉ. ȼ. Ɏɟɞɨɪɨɜɚ. — Ɇ.: əɡɵɤ ɢ ɦɵɫɥɶ: ɋɨɜɪɟɦɟɧɧɚɹ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ / əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, 2015. — 848 ɫ., ɢɥ. — (ȼɤɥɟɣɤɚ ɩɨɋɨɫɬ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɲɟɥɟɜ; ɪɟɞ. Ⱥ. Ⱥ. Ʉɢɛɪɢɤ, Ⱥ. Ⱦ. Ʉɨɫɥɟ ɫ. 368). — (Ɋɚɡɭɦɧɨɟ ɩɨɜɟɞɟɧɢɟ ɢ ɹɡɵɤ. Language and Reasonɲɟɥɟɜ, Ⱥ. ȼ. Ʉɪɚɜɱɟɧɤɨ, ɘ. ȼ. Ɇɚɡɭɪɨɜɚ, Ɉ. ȼ. Ɏɟɞɨɪɨɜɚ. — Ɇ.: ing). əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, 2015. — 848 ɫ., ɢɥ. — (ȼɤɥɟɣɤɚ ɩɨ978-5-9906039-9-8 ɫɥɟ ɫ.ISBN 368). — (Ɋɚɡɭɦɧɨɟ ɩɨɜɟɞɟɧɢɟ ɢ ɹɡɵɤ. Language and Reasoning).Ɇɟɠɞɭɧɚɪɨɞɧɵɣ ɤɨɥɥɟɤɬɢɜ ɚɜɬɨɪɨɜ ɫɛɨɪɧɢɤɚ, ɜɩɟɪɜɵɟ ɫɨ-

ɛɪɚɜɲɢɣɫɹ ɜ ɬɚɤɨɦ ɫɨɫɬɚɜɟ, ɩɪɟɞɫɬɚɜɥɹɟɬ ɩɚɧɨɪɚɦɭ ɫɨɜɪɟɦɟɧɧɨɣ ISBN 978-5-9906039-9-8 ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɢ. Ʉɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ ɩɨɧɢɦɚɟɬɫɹ Ɇɟɠɞɭɧɚɪɨɞɧɵɣ ɤɨɥɥɟɤɬɢɜ ɚɜɬɨɪɨɜ ɫɛɨɪɧɢɤɚ, ɜɩɟɪɜɵɟ ɦɚɤɫɢɦɚɥɶɧɨ ɲɢɪɨɤɨ — ɤɚɤ ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɧɢɟ ɥɸɛɨɝɨ ɚɫɩɟɤɬɚ ɹɡɵɤɚɫɨ-ɜ ɛɪɚɜɲɢɣɫɹ ɜ ɬɚɤɨɦ ɫɨɫɬɚɜɟ, ɩɪɟɞɫɬɚɜɥɹɟɬ ɩɚɧɨɪɚɦɭ ɫɨɜɪɟɦɟɧɧɨɣ ɫɜɹɡɢ ɫ ɩɨɡɧɚɜɚɬɟɥɶɧɵɦɢ ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɱɟɥɨɜɟɤɚ. ɋɛɨɪɧɢɤ ɫɨɫɬɨɢɬ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɢ. ɥɢɧɝɜɢɫɬɢɤɚ ɩɨɧɢɦɚɟɬɫɹ ɢɡ ɬɪɟɯ ɪɚɡɞɟɥɨɜ. ȼ ɫɬɚɬɶɹɯɄɨɝɧɢɬɢɜɧɚɹ ɩɟɪɜɨɝɨ ɪɚɡɞɟɥɚ ɨɛɫɭɠɞɚɟɬɫɹ ɨɛɳɚɹ ɦɚɤɫɢɦɚɥɶɧɨɹɡɵɤɚ ɲɢɪɨɤɨ — ɤɚɤ ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɧɢɟ ɥɸɛɨɝɨ ɹɡɵɤɚ ɜ ɚɪɯɢɬɟɤɬɭɪɚ ɜ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɩɟɪɫɩɟɤɬɢɜɟ. Ⱦɜɚɚɫɩɟɤɬɚ ɩɨɫɥɟɞɭɸɳɢɯ ɫɜɹɡɢ ɫ ɩɨɡɧɚɜɚɬɟɥɶɧɵɦɢ ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɱɟɥɨɜɟɤɚ. ɋɛɨɪɧɢɤ ɫɨɫɬɨɢɬ ɪɚɡɞɟɥɚ ɩɨɫɜɹɳɟɧɵ ɞɜɭɦ ɨɫɧɨɜɧɵɦ ɪɟɠɢɦɚɦ ɫɭɳɟɫɬɜɨɜɚɧɢɹ ɹɡɵɢɡ — ɬɪɟɯ ɪɚɡɞɟɥɨɜ. ȼ ɫɬɚɬɶɹɯ ɩɟɪɜɨɝɨ ɨɛɫɭɠɞɚɟɬɫɹ ɨɛɳɚɹ ɤɚ ɹɡɵɤ ɤɚɤ ɯɪɚɧɢɥɢɳɟ ɢ ɹɡɵɤ ɤɚɤ ɪɚɡɞɟɥɚ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɬɢɜɧɵɣ ɩɪɨɰɟɫɫ. ɚɪɯɢɬɟɤɬɭɪɚ ɜ ɤɨɝɧɢɬɢɜɧɨɣ ɩɟɪɫɩɟɤɬɢɜɟ.—Ⱦɜɚ ɩɨɫɥɟɞɭɸɳɢɯ Ʉɧɢɝɚ ɛɭɞɟɬ ɹɡɵɤɚ ɩɨɥɟɡɧɚ ɧɟ ɬɨɥɶɤɨ ɫɩɟɰɢɚɥɢɫɬɚɦ ɥɢɧɝɜɢɫɬɚɦ, ɩɫɢɪɚɡɞɟɥɚ ɞɜɭɦ ɜɨɫɧɨɜɧɵɦ ɪɟɠɢɦɚɦ ɫɭɳɟɫɬɜɨɜɚɧɢɹ ɹɡɵɯɨɥɨɝɚɦ,ɩɨɫɜɹɳɟɧɵ ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɬɟɥɹɦ ɨɛɥɚɫɬɢ ɢɫɤɭɫɫɬɜɟɧɧɨɝɨ ɢɧɬɟɥɥɟɤɬɚ, — ɤɚ — ɹɡɵɤ ɤɚɤ ɯɪɚɧɢɥɢɳɟ ɢ ɹɡɵɤɢɧɬɟɪɟɫɭɸɳɢɯɫɹ ɤɚɤ ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɬɢɜɧɵɣ ɩɪɨɰɟɫɫ. ɧɨ ɢ ɲɢɪɨɤɨɦɭ ɤɪɭɝɭ ɱɢɬɚɬɟɥɟɣ, ɫɬɪɨɟɧɢɟɦ ɹɡɵɄɧɢɝɚ ɩɨɥɟɡɧɚ ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɧɟ ɬɨɥɶɤɨ ɫɩɟɰɢɚɥɢɫɬɚɦ — ɥɢɧɝɜɢɫɬɚɦ, ɩɫɢɤɚ, ɟɝɨɛɭɞɟɬ ɷɜɨɥɸɰɢɟɣ, ɩɨɡɧɚɧɢɹ, ɦɵɲɥɟɧɢɹ ɢ ɪɟɱɟɜɨɣ ɯɨɥɨɝɚɦ, ɢɫɫɥɟɞɨɜɚɬɟɥɹɦ ɜ ɨɛɥɚɫɬɢ ɢɫɤɭɫɫɬɜɟɧɧɨɝɨ ɢɧɬɟɥɥɟɤɬɚ, — ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɢ. ɧɨ ɢ ɲɢɪɨɤɨɦɭ ɤɪɭɝɭ ɱɢɬɚɬɟɥɟɣ, ɢɧɬɟɪɟɫɭɸɳɢɯɫɹ ɫɬɪɨɟɧɢɟɦ ɹɡɵɍȾɄ 80/81 ɤɚ, ɟɝɨ ɷɜɨɥɸɰɢɟɣ, ɩɪɨɰɟɫɫɚɦɢ ɩɨɡɧɚɧɢɹ, ɦɵɲɥɟɧɢɹ ɢ ɪɟɱɟɜɨɣ ȻȻɄ 81 ɤɨɦɦɭɧɢɤɚɰɢɢ. Language and thought: Contemporary cognitive linguistics / Compiled by ɍȾɄ 80/81 A. A. Kibrik and A. D. Koshelev. Ed. by A. A. Kibrik, A. D. Koshelev, ȻȻɄ 81 A. V. Kravchenko, Ju. V. Mazurova, and O. V. Fedorova. — Moscow: LanLanguage and thought: Contemporary linguistics / Compiled seby guages of Slavic Culture, 2015. — 848 pp. cognitive — (“Language and Reasoning” A. A. Kibrik and A. D. Koshelev. Ed. by A. A. Kibrik, A. D. Koshelev, ries). A. V. Kravchenko, Ju. V. Mazurova, and O. V. Fedorova. — Moscow: Languages of Slavic Culture, ɢɫɩɨɥɶɡɨɜɚɧɵ 2015. — 848ɤɚɪɬɢɧɚ pp. — (“Language Reasoning” seȼ ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɢ ɩɟɪɟɩɥɟɬɚ Ɋɟɦɛɪɚɧɞɬɚand ɏɚɪɦɟɧɫɚ ɜɚɧ Ɋɟɣɧɚ ries). «Ʉɨɪɧɟɥɢɫ Ʉɥɚɭɫ Ⱥɫɥɨ ɜ ɪɚɡɝɨɜɨɪɟ ɫ ɠɟɧɨɣ»

ɢ ɮɪɚɝɦɟɧɬ ɤɚɪɬɢɧɵ ɋɚɧɞɪɨ Ȼɨɬɬɢɱɟɥɥɢ «Ɇɚɞɨɧɧɚ ɞɟɥɶ Ɇɚɝɧɢɮɢɤɚɬ» ȼ ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɢ ɩɟɪɟɩɥɟɬɚ ɢɫɩɨɥɶɡɨɜɚɧɵ ɤɚɪɬɢɧɚ Ɋɟɦɛɪɚɧɞɬɚ ɏɚɪɦɟɧɫɚ ɜɚɧ Ɋɟɣɧɚ ISBN 978-5-9906039-9-8 «Ʉɨɪɧɟɥɢɫ Ʉɥɚɭɫ Ⱥɫɥɨ ɜ ɪɚɡɝɨɜɨɪɟ ɫ ɠɟɧɨɣ» Ⱥɜɬɨɪɵ, ɩɟɪɟɜɨɞɱɢɤɢ, ɢ ɮɪɚɝɦɟɧɬ ɤɚɪɬɢɧɵ ɋɚɧɞɪɨ© Ȼɨɬɬɢɱɟɥɥɢ «Ɇɚɞɨɧɧɚ ɞɟɥɶ2015 Ɇɚɝɧɢɮɢɤɚɬ» © Ʉɢɛɪɢɤ Ⱥ. Ⱥ., Ʉɨɲɟɥɟɜ Ⱥ. Ⱦ., ɫɨɫɬ., 2015 ISBN 978-5-9906039-9-8 © əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, © ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɟ, Ⱥɜɬɨɪɵ, ɩɟɪɟɜɨɞɱɢɤɢ, 2015 2015 ɨɪɢɝɢɧɚɥ-ɦɚɤɟɬ, © Ʉɢɛɪɢɤ Ⱥ. Ⱥ., Ʉɨɲɟɥɟɜ Ⱥ. Ⱦ., ɫɨɫɬ., 2015 © əɡɵɤɢ ɫɥɚɜɹɧɫɤɨɣ ɤɭɥɶɬɭɪɵ, ɨɮɨɪɦɥɟɧɢɟ, ɨɪɢɝɢɧɚɥ-ɦɚɤɟɬ, 2015

О референциальном подходе к лексической полисемии А. Д. Кошелев (Издательство «Языки славянской культуры, Москва) В статье изложен референциальный подход к описанию системы значений сенсорной лексики — существительных и глаголов, обозначающих «видимые» референты (предметы и физические действия). Главная цель референциального описания — строго определить круг референтов слова в данном значении, т. е. служить основанием для корректных лексических номинаций. Например, дается описание системы значений глагола бежать, позволяющее объяснить, почему фразы Машина бежит по шоссе, Паук бежит по стене корректны, а  фразы Мотоцикл *бежит по шоссе, Муха *бежит по стене — нет. В описании основных лексических значений используются данные разных типов: лингвистические, когнитивные, физиологические и нейробиологические (коды памяти).

1. Введение 1.1. Проблема референции (номинации). Носитель языка с легкостью, не задумываясь, называет словами те или иные фрагменты действительности: предметы, действия, состояния, качества, ситуации и пр. Причем делает он это, как правило, в полном согласии с другими носителями языка. Например, увидев закипающий кофе, он воскликнет Кофе бежит! — и все мы прекрасно его понимаем (и хорошо представляем референт этой фразы). Точно так же говорящий может воскликнуть Молоко бежит! Однако если в той же кастрюле закипает и переливается через край не молоко, а вода, он вряд ли скажет Вода бежит!, поскольку и он, и другие носители языка знают, что по-русски про воду так сказать странно. Естественно, возникает вопрос: почему? Ведь внешне референтные ситуации практически неразличимы. Можно, конечно, указать, что в первом случае жидкость при кипении пенится, а во втором — нет. Но суп при закипании тоже пенится, однако сказать по-русски Суп бежит также нельзя.

288

А. Д. К о ш е л е в

Ответа на этот вопрос не дают и толковые словари; ср. это и последующие толкования из [Активный словарь 2014: 180—184]: бежать 4.4, редк. или уходящ. Кофе бежит. ЗНАЧЕНИЕ. А1 бежит ‘Жидкая субстанция А1 переливается через край сосуда А2, в котором она находится, потому что она кипит’ [обычно об актуально наблюдаемом процессе].

Это толкование допускает фразу *Вода бежит (= ‘Вода переливается через край сосуда, потому что кипит’). Рассмотрим кратко другие толкования из словарной статьи глагола бежать. бежать 3, наррат. По шоссе бегут машины; Поезд стремительно бежит по рельсам. ЗНАЧЕНИЕ. А1 бежит по А2 ‘Транспортное средство А1 быстро перемещается по поверхности или специальному пути А2’ [чаще об актуально наблюдаемом процессе].

Толкование описывает прототипическое действие. Номинативную функцию слова оно не объясняет. Ведь далеко не о всяком транспортном средстве, быстро движущемся по горизонтальной поверхности, можно сказать, что оно бежит. О машине, поезде так сказать можно, а о мотоцикле, мопеде — нет. Сомнительна также фраза По шоссе ?бегут огромные самосвалы. бежать 4.1, наррат. Над городом низко бежали тучи; По небу бегут об­ лака. ЗНАЧЕНИЕ. А1 бежит по А2 на А3 с А4 ‘Газообразная масса или скопление мелких частиц А1 быстро перемещается в пространстве А2 со стороны А4 в сторону А3’ [о природных объектах, переносимых ветром; чаще об актуально наблюдаемом процессе].

Рассмотрим фразу Из Сахары на северо-запад быстро двигалось огромное облако песка. В ней почему-то нельзя словосочетание быстро двигалось заменить глаголом бежало, хотя, если следовать приведенному толкованию, такая замена вполне допустима, поскольку облако песка — это «скопление мелких частиц, быстро перемещаемых в пространстве» с одной стороны в другую (природный объект, переносимый ветром). Не решают проблему референции слóва и научные толкования. Выше мы коснулись метафорических значений глагола бежать. Обратимся теперь к известным толкованиям основных значений глаголов идти и бежать:

О референциальном подходе к лексической полисемии

289

(1) Человек Х идет из Y-а в Z ≈ ‘Человек Х перемещается по поверхности из Y-а в Z, переступая ногами и ни в какой момент не утрачивая полностью контакта с поверхностью перемещения’ (ср., в противоположность этому бежать — с периодической утратой контакта с поверхностью) [Апресян 1974/1995: 108].

Вопреки этому толкованию, носитель языка, не задумываясь, назовет семенящий шаркающий бег пожилого человека, не отрывающего при движении ног от земли, фразой Человек бежит (в основном значении). И здесь возникает та же проблема. Носитель языка хорошо различает ходьбу и бег человека. В его ментальном лексиконе категории (классы перемещений) «Человек идет» и «Человек бежит» строго разделены: для него нет промежуточных случаев, когда движение человека посредством ног можно одновременно назвать и ходьбой, и бегом. Но какими признаками он пользуется, чтобы отделить бег от ходьбы? Признак «утрата контакта», как мы видим, не годится, признак «большая скорость» — тоже (один человек может идти быстрее, чем другой бежит). Ниже, в пп.  4.1 и 4.3, мы проанализируем эти признаки для основного значения глагола бежать, а в п. 4.5 — для рассмотренных переносных. Обнаружение и адекватное описание таких различительных признаков — одна из ключевых задач референциального подхода. И задача эта весьма важна, поскольку, как мы увидим ниже, без строгого определения классов прямых референтов знаменательных слов невозможно дать эксплицитное описание лексической многозначности. 1.2. Референция в лексикологии. Если обратиться к лексикологическим теориям, то легко убедиться, что проблема описания номинативной (референциальной) функции слов (центральная в референциальном подходе) в большинстве случаев даже не рассматривается. Это справедливо, например, в отношении Московской семантической школы (МСШ), возглавляемой Ю.  Д.  Апресяном, лексикологических исследований Л.  Талми [Talmy 1975; 1985], Дж. Лакоффа с коллегами [Brugman, Lakoff 1988; Norvig, Lakoff 1987; Лакофф 2004], В. Эванса [Evans 2009; 2013] и др. Ю. Д. Апресян, объясняя специфику Активного словаря современного русского языка, создаваемого группой лингвистов под его руководством, отмечает, что, в отличие от пассивного словаря, который …должен содержать такую информацию о словах, которая необходима для понимания любого слова в произвольно взятом тексте  Активные словари… предназначены для того, чтобы обеспечить нужды говорения… Решение этой задачи достигается помещением

290

А. Д. К о ш е л е в

в словарь возможно более полной информации обо всех существенных для правильной речи сторонах слова в каждом из имеющихся у него значений — его произношении и специфической просодии… закономерных видоизменениях его лексических значений и значений грамматических форм в разных контекстуальных условиях… [Апресян 2014: 5, 6].

Однако об информации, обеспечивающей корректную референцию слова в каждом из его значений, упоминания нет. И как мы уже видели выше и покажем в п. 4.5, игнорирование этой информации допускает некорректные употребления слова. Тем самым не соблюдается центральный принцип МСШ — принцип интегральности лингвистического описания словаря и грамматики, нацеленный на обеспечение «правильного употребления любой единицы языка в тексте или в речи» [Апресян 2009: 103]. Кроме того, Активный словарь оказывается в рассматриваемом плане столь же пассивным, сколь и традиционные толковые словари. Л. Талми для описания семантики глаголов движения (их основных значений) использовал следующие элементы: ‘Движение’ (перемена места), ‘Путь’ (траектория), ‘Фигура’ (движущийся объект или агенс), ‘Земля’ (поверхность движения), ‘Манера’ (способ движения: перебирает ногами, машет крыльями) и ‘Причина движения’ (Motion, Path, Figure, Ground, Manner, Cause) [Talmy 1985: 57, 61]. Но, вопервых, почти все эти элементы суть визуальные характеристики движения, а они, как мы покажем ниже, не могут служить основанием для строгой дифференциации различных категорий движений, задаваемых глаголами движения. Кроме того, они носят слишком общий характер. К примеру, различие ходьбы и бега заключается в достаточно тонком различии манер этих движений и требует совершенно особого анализа; см. ниже, пп. 4.1, 4.3. В теории радиальной категории Дж.  Лакоффа выделяется центральная субкатегория и образующиеся из нее нецентральные субкатегории (аналоги основного и производных значений). При этом, как подчеркивает Лакофф, «не существует общих и исчерпывающих принципов, которые могли бы обеспечить вывод нецентральных случаев [субкатегорий. — А. К.] из центрального случая» [Лакофф 2004: 489]. Поэтому вопросы корректности образования нецентральных категорий остаются вне его рассмотрения (подробнее об этом см. Приложение 2, п. 2). Сказанное справедливо и в отношении концепции В.  Эванса, в которой вопросы корректности референции слова в основном

О референциальном подходе к лексической полисемии

291

и пере­носных значениях («смысловых расширениях») не рассматриваются. Об этом свидетельствует его статья [Эванс 2015], а также рецензия Г. Мёрфи (G. Murphy) на монографию [Evans 2009]. В ней Мёрфи, в частности, отмечает, что в монографии не обсуждается такая «интригующая проблема»: …некоторые расширения смыслов возможны, но другие нет.  Является общим местом использование имени автора, чтобы обратиться к его или ее работе, но не имени издателя (Я читал Диккенса / *Кнопфа). В книге, обсуждающей понимание того, как слова приобретают различные значения в различных контекстах, можно было бы ожидать какие-то упоминания об ограничениях этого явления например, название газеты может быть использовано, чтобы упомянуть компанию, которая ее издает, а название книги — не может… [Murphy 2011: 393, 394].

Крайне скептическое отношение к лексической референции мы находим у Н. Хомского; ср.: Вообще, как представляется, в человеческом языке и мышлении нет референциального отношения в том техническом смысле, который придавали ему Фреге, Пирс, Тарский, Куайн и представители современной «экстерналистской» философии языка и мышления. Референция — это действие, и внутренние символы, которые используются для референции, не обнаруживают соответствия с объектами, существующими независимо от сознания. По мере исследования выясняется, что то, что мы понимаем как дерево, реку, человека, воду и т. д., не представляет собой какого-то физического конструкта. Скорее они создание того, что исследователи XVII века называли «способностями осведомления (cognoscitive powers)», которые предоставляют нам богатые возможности понимать и обозначать явления внешнего мира, исходя из определенной перспективы. Единицы дискурса выделяются посредством ментальных операций, которые, как заключил Юм, подводя итоги столетию этих исследований, не могут быть сведены к «определенному природному объекту», относящемуся к тому, о чем мы говорим ([Chomsky 2010: 57]; курсив автора. — А. К.).

Не имея возможности подробно разбирать это положение, отметим лишь, что, как будет показано далее, основное значение слова типа дерево, человек, стул безусловно содержит «соответствие с объектами, существующими независимо от сознания». Его обеспечивает визуальный (шире — перцептивный) прототип — перцептивный компонент основного значения слова; см. его определение (2) в на-

292

А. Д. К о ш е л е в

чале п.  2.1. Наряду с каузальной (в частности, функциональной) характеристикой референтов (вторая составляющая основного значения), прототип служит источником порождения остальных, переносных значений слова.

2. Основные положения референциального подхода 2.1. Главная дихотомия когнитивных единиц: «визуальные vs. каузальные». Мы исходим из гипотезы, что основное значение конкретного слова (предметного существительного или глагола действия) представлено в памяти носителя языка в виде дуальной системы: (2) Основное значение = Визуальный прототип